Цикл «Голоса другого мира, или Оптимус фхтагн!», написанный под общим влиянием творчества Г.Ф, Лавкрафта.

 

Чудовища в пещере

 

История эта произошла одной дождливой ночью 19*** года, когда мы с сыном ехали по грязным дорогам Данвича, старясь поскорее скрыться от кромешной тьмы, опускавшейся на этот полузаброшенный городок. Дождь яростно хлестал по машине, небо уже затянулось мрачными томительными тучами, и мы с сыном испытывали смутные страх и беспокойство, словно оказавшись одни во всем мире.
Спустя полчаса наша машина заглохла, и мы остались наедине с бушующими силами природы. Ветер – словно гневный посланник древних богов – стремился разбить стекла и ворваться в салон, и я решил, что оставаться в машине посреди такого урагана может быть опасно. Выбравшись и поплотнее закутавшись в плащи, мы с сыном двинулись на поиски ночлега. Увы, высшие силы словно отвернулись от нас: на пустынных улицах Данвича не было ни одной живой души, ни одного огонька, а полуразваленные постройки вряд ли могли сойти за приличный ночлег. Тем не менее сквозь потоки воды мой сын, Спайк, заметил невдалеке небольшую пещеру в горе, которая примыкала к городу на западе. В вспышках молнии отверстие казалось пастью какого-то неведомого животного, но, как нам тогда подумалось, там мы могли бы найти временный приют. Итак, мы двинулись сквозь небольшой лесок прямиком к горе.
Вода попадал за ворот, ветки трещали под ногами, то и дело мы боялись провалиться в какую-нибудь яму. Но молнии освещали наш нелегкий путь.
Вскоре мы были на месте; забравшись по склону и изрядно испачкав и без того потрепанную одежду, мы очутились в лоне пещеры. Спайк зажег фонарь и осветил недружелюбное пристанище; тени на каменистых стенах превращались в доисторических чудовищ, и меня опять пронзило чувство беспомощности и одиночества, словно бы я был один в этой пещере, во всем мире, во всей гигантской холодной вселенной…
Неожиданно мой сын вскрикнул, и я увидел, что в задней стене пещеры есть дверь! Ужас еще прочнее сковал мои члены. Это была огромная металлическая дверь ржаво-золотистого оттенка, созданная вовсе не человеческими руками! Гигантские размеры ее и таинственные письмена на невероятно гладкой поверхности возбудили в моей голове мысли о невозможных чудовищах, которые могли скрываться за ней…и главное – которые могли ее создать…
Спайк уже водил рукам по ужасной пластине, когда я крикнул ему, чтобы он не смел трогать эту таинственную дверь, но было поздно. Словно ощутив тепло человеческих рук, гладкая поверхность пошла чуть заметной рябью, по причудливым иероглифам побежали цепочки разноцветных огоньков, и к моему величайшему ужасу створки двери стали раскрываться, хотя я был готов поклясться в монолитности этого таинственного артефакта.
Из разверстого портала пахнуло сыростью, нашим глазам открылся еще более беспросветный мрак, хотя казалось, что уже вся тьма окутала собой землю.
Мы столкнулись с чем-то сверхъестественным, с чем-то невыразимо ужасным, чему нельзя было подобрать имя…
- Пойдем, посмотрим, что внутри! – предложил Спайк. Я внимательно посмотрел на него, казалось, что для него это всего лишь веселое приключение…
Но я был слишком напуган, чтобы среагировать вовремя, и очнулся только, когда сын уже скрылся в мрачной темноте…
Я понял, что сейчас мне предстоит переступить грань миров, грань, за которой законы разума и логики не действуют; войти в мир, полный неведомых мне ранее страхов…но я так боялся за сына, что уже не мог отступить. Мрачное низкое небо словно подгоняло меня…И я вошел…

Доктор Кравлафт откинулся в кресле, сделав пару записей. Затем внимательно посмотрел на пациента и покачал головой. Спаркплаг Витвики попал в лечебницу для душевнобольных в Мичигане две недели назад, и изо дня в день повторял эту шокирующую историю. Никакого улучшения, несмотря на сильнейшие препараты…
Впрочем, он хотя бы был в сознании, пусть и помраченном, его же сын – Спайк Витвики – до сих пор был в коме…
Спаркплаг поминающее посмотрел на врача усталыми глазами.
- Вы не верите мне, доктор…
- Ну почему же…
- Нет-нет, вы не верите мне…
- Сапркплаг…- Кравлафт похлопал пациента по руке. – Я готов бы вам поверить, но мы ничего не нашли. Мы отправили целую группу добровольцев на поиски этого таинственного, как вы говорили, корабля пришельцев, но в пещере ничего нет!
- Это потому что они уже успели скрыться! Ооо…они знают, что делают…это опасные, быстрые, смертоносные твари!! Они меняют свою форму и способны передвигаться на руках, на ногах, по земле, даже по воздуху!! Они здесь!! И Они ЖДУТ!!
Доктор Кравлафт срочно позвал медсестру, чтобы та сделала укол успокоительного разбушевавшемуся пациенту. Спаркплаг безвольно откинулся на кушетке.
Как они не понимают…
Они уже здесь…
В мыслях он вернулся в ту ужасную ночь, в тот нереальный, огромный коридор за гигантской дверью, освещенный необычной формы кристаллами явно неземного происхождения. Человек шел вперед, ведомый страхом за сына, звал его…Наконец коридор уперся в еще одну огромную дверь, уже открытую…Спаркплаг зашел туда и тут же увидел Спайка, бежавшего навстречу, гримаса ужаса исказила его черты, он что-то кричал и размахивал руками, но Спарплаг в тот момент замер в оцепенении и в ужасе смотрел на чудовищные фигуры, материализовавшиеся из кромешной тьмы зала, сверкающие неземными, адскими, холодными глазами. Он услышал ужасающий грохот их шагов, их непереносимый запах, неземной скрежет их противоестественных извращенной формы тел…чудовища в пещере…
Спаркплаг подхватил захлебывающегося в истерике сына и побежал наружу, к спасительному миру живых…
Но до сих пор, в каждом сне, каждую минуту он слышит тот ужасный голос, идущий словно из глубин космической бездны, из иного чужеродного мира, механически трансцендентальный, непереносимо богохульный, коверкающий наш человеческий язык, громыхающими скрежещущими раскатами оглашающий своды пещеры: «Я - Оптимус Прайм!»

 

 

Голоса другого мира
(Продолжение злоключений представителей семейства Витвики и их друзей))
Как Ктулху восстанет из Р`Лайха, так и Оптимус Прайм восстанет из Арка.
Оптимус фхтагн!

Спайк Витвики наблюдал за птицами, покидавшими с печальными криками этот нелюдимый край, к которому же подступала зима. 19го ноября 19*** года он вышел из больницы имени Святого Иосифа для душевнобольных, где посещал отца, который находился там вот уже второй год, потеряв изрядную долю рассудка после встречи с таинственными пришельцами из других миров, о чем сам Спайк, по правде сказать, помнил плохо. Доктора объясняли это комой, в которую юноша впал после той ночи, шоком и тем фактом, что он сам бессознательно купирует неприятные воспоминания, дабы уберечь свой организм от истощения.
Однако Спайк должен был признать, что хотя и не помнил всей картины, некоторые ее части, слово диковинная мозаика, все равно всплывали из озер памяти и не давали ему покоя. Он несколько раз ездил к таинственной пещере, но не находил там и следа неземного корабля или существ, его населявших.
Однако если днем все было относительно спокойно, то ночью мучительные видения посещали его куда чаще, и в своих снах Спайк бежал по бесконечным коридорам, уходящим в туманное Никуда, а замысловатые символы водили вокруг него хороводы безумия, и неземной голос, словно набат, повторял странные слова на непонятном, чуждом языке.
И чем ближе была холодная, негостеприимная зима – тем отчетливей становились сны. Они пугали Спайка, т.к. теперь он видел в них не только отзвуки того, что пережил когда-то. Новые видения будоражили его душу: он покидал земную атмосферу, улетая в холодные глубины космических пространств, он наблюдал рождение и гибель гигантских звезд на темном полотне Вселенной, кометы проносились мимо него, задевая призрачными хвостами, и невидимый солнечный ветер гнал его прочь от родной планеты куда-то вдаль, к другим уголкам огромной Галактики…Там, вдали от дома, Спайк наблюдал новые миры, населенные диковинными созданиями, вообразить существование которых не мог и самый воспаленный рассудок.
Спайку виделось, как по орбите тройной звезды в пронзительном свете чужих миров ходит планета, созданная великим скульптором мироздания из металла, такая же холодная, как и космос, заключивший ее в свои вечные объятья. И чем ближе в своих снах он приближался к этой планете – тем больше становился его ужас, ибо планета эта была живой, и обитатели ее, словно выросшие из ее тела, в ужасающем безмолвии вздымали к нему руки.

22го ноября, в пятницу, Спайк сидел в кафе, дожидаясь своего друга. Он хотел поделиться с ним видениями, ибо не мог больше справляться с этим в одиночку, а к докторам смысла обращаться не было, ведь никто бы не поверил в его лихорадочные воспоминания. Чип Чейз въехал в зал на инвалидной коляске ровно в 16.00 и, не дожидаясь приветствия, сообщил другу историю своих пугающих сновидений. Спайк был поражен и встревожен, ибо в своих снах Чип продвинулся куда дальше него самого и, казалось, уже не раз побывал на жуткой планете, закованной в стальной панцирь. В снах Чипа фигурировали циклопические города невероятной, противоестественной геометрии, выплавленные из гладкого светящегося металла, стены которых были покрыты загадочными письменами; линии этих невероятных измерений были совершенно чужды земным представлениям, и одним этим вселяли в душу ужас и тоску. Неведомое свечение шло словно изнутри, из самого ядра планеты, пробивалось сквозь стены, подсвечивая творения нечеловеческого гения. Но самое невероятное заключалось в том, что части этих пугающих казалось бы монолитов были в постоянном движении, они менялись, передвигались, смещались, опрокидывая все представления о материи и пространстве. Вся планета, казалось, находилась в постоянной трансформации…

Снилась Чипу и доисторическая Земля, одинокая, пугающая, непригодная для жизни людей, но уже отмеченная скорбной печатью визитов из холодных пространств вселенной. Не было сомнений, что эти сны были связаны между собой.
Более того, он не просто рассказал о них, но и показал Спайку свои рисунки, на которых попытался запечатлеть видения. Взору Спайка предстало множество изогнутых, ломанных, причудливых, гротескных линий. Было ясно, что Чип торопился, пытаясь зафиксировать на бумаге увиденное. И к своему ужасу Спайк понял, что среди этого графического хаоса постепенно вырисовываются не только громады чужеродных городов, но и те страшные образы существ, что он видел и в пещере, и в своих собственных снах. Более того, нельзя было не отметить странного сродства между линиями зданий и тел, словно и те, и те подчинялись одним неведомым людям законам противоестественной гармонии.

Спустя месяц после встречи Чип позвонил Спайку после полуночи и, путаясь от ужаса в словах, рассказал ему, что существа говорили с ним в его снах! Они поведали ему, что попали волею судеб на доисторическую Землю миллионы лет назад и лежали в мертвом безмолвии, забытые самим временем, пока кто-то не разбудил их, потревожив мрачный покой в чреве древнего, как сама Вселенная, космического корабля. Это были существа, пришедшие на Землю из темных глубин Вселенной, посланцы с далеких чужих звезд…
- И пробудил их ты! – В ужасе прокричал Чип и бросил трубку, оставив Спайка в ту дождливую ночь наедине с томительными предчувствиями.

 

Имя божества

Данвич упоминается в качестве дани уважения Г.Ф. Лавкрафту)
Это могло быть любое другое место…

Сейчас уже нет сомнения в том, что череда трагических событий, повлекших за собой еще более трагические последствия, началась именно в ту дождливую ночь 19*** года, когда отец и сын Витвики невольно открыли дверь, ведущую в иные миры. Было ли это слепой случайностью или могущественным провидением – этого мы не узнаем никогда.

Доктор Кравлафт задумчиво глядел на унылый пейзаж за окнами. Природа, не радовавшая его в остальные времена года, поздней осенью была особенно капризна и ворчлива, и чем-то напоминала доктору его собственную супругу. Однако ни жухлые листья, печальным ковром расстилавшиеся по серым, изъеденным столетиями камням и припорошенные первым робким снегом, ни скорбный стон ветра, ни мрачные волны, разбивавшиеся о скалистый берег, где стояла больница Св. Иосифа, не были причиной глубокого беспокойства этого достойного медика, которое, казалось, проникло в его душу, подобно ядовитому насекомому, и жалило каждый день, нарушая привычный ход дел.
Доктор только что выслушал свою племянницу Карли, и был крайне встревожен тем фактом, что истории, рассказанные ей, причудливым образом роднятся с тем, что он уже слышал от нескольких других людей, включая его давнего пациента Спаркплага Витвики. Впрочем, этот молчаливый, угрюмый мужчина вряд ли мог рассказать что-то Карли. Он не разговаривал уже более двух лет и, похоже, у доктора не было причин расставаться с ним в ближайшие годы. Столь сложного для лечения случая он еще не встречал в своей практике. Впрочем…был еще один пациент, остро среагировавший на события последнего времени. Впрочем, были ли они, эти события? Рассказы, сны, бредни воспаленного рассудка? Не было ли случившееся некой умственной эпидемией, затронувшей сознание особенно чувствительных натур? Но в чем причина этой болезни?
Конечно, Карли дружила с Чипом Чейзом, который в последнее время находился в лихорадочном возбуждении, часто посещал доктора в его личном кабинете дома и бесконечно рассказывал ему о странной металлической планете, затерянной в межзвездных глубинах. А тот в свою очередь общался с сыном Спаркплага. Возможно, они повлияли на неокрепший ум девушки, но за всем этим бредом явно стояло что-то большее и без сомнения пугающее, иррациональное в своей общности, словно один и тот же голос внушал похожие болезненные идеи разным людям, превращая их в некое специфическое братство. Кравлафт самолично отправился на место, где по рассказам несчастного Спайка Витвики, они с отцом обнаружили загадочный артефакт, но ничего необычного там не нашел. Тем не менее, даже он, человек большого ума, не склонный к преувеличениям и фантазиям, чувствовал в и без того мрачной атмосфере Данвича что-то особенно опасное, злое и противоестественное.
Общее напряжение отразилось и на самом докторе, потому что теперь он время от времени сам видел во снах отблески далеких звезд и словно чувствовал дыхание космических ветров, наполнявшее его тоской и грустью. Чтобы как-то отвлечься и попытаться проанализировать случившееся доктор предпринимал долгие прогулки по морскому берегу, но тревожные крики чаек и шум волн только наводили его на еще более печальные мысли.
Кравлафт подолгу смотрел в затянутое тучами небо, словно пытался найти там ответы.
Задумывался ли он когда-либо о том, что за тайны скрываются за небосводом, какие сверхъестественные бездны простираются над этим мрачным куполом? Невыразимая бесконечность…его человеческий разум пытался представить эти пространства, но привычный образ мыслей требовал установить хоть какие-то границы, однако воображение уносило его туда, где не была места привычкам, где вообще не было места ничему обычному и здравому. Какие страшные тайны скрывают эти темные материи, открывающие свой пугающий лик по ночам? Какие немыслимые существа обитают в холодных глубинах космоса? О, он знал, как глубоко и таинственно море, но что оно по сравнению с мрачной безграничностью вселенских просторов? И где-то в их глубине было Нечто…Нечто, что находилось за миллионы и миллиарды галактик от него, но уже приближалось, и доктор чувствовал это, он чувствовал это в своих снах, в горячечных разговорах своих пациентов, даже в прохладном осеннем воздухе.
Всю жизнь он пытался разбираться в чужих болезненных фантазиях, мыслях и снах, но кто теперь поможет ему? В разговорах с коллегами он постоянно слышал некую насмешку, намек на то, что он слишком уж долго возился со своими пациентами, так что становится похож на них.
Тогда Кравлафт обратился к книгам. Просиживая вечерами в библиотеке за старинными манускриптами, он к ужасу своему узнавал о противоестественных существах, гостях с далеких звезд, спустившихся на Землю за миллионы лет до появления человека; о пришельцах с далекой планеты на окраине известной Галактики, которых расы, жившие задолго до человеческой, почитали за бессмертных богов… Он узнавал о страшных тайнах океанов и континентов и еще более невыразимых ужасах, пришедших из иных пространств и времен, из галактических бездн, где светят иные солнца и бушует, как на заре мироздания, ядерный хаос…был ли в этих мирах бог? Был ли он вообще? И если да, то как он мог создать весь этот невыразимый кошмар?
Кравлафт с трепетом отодвинул древние книги и устремил взгляд в темноту. Он окончательно потерял душевное равновесие и понял, что жизнь его нарушена и никогда не войдет более в привычную колею.
К концу месяца кошмарные сны, мучавшие его, превратились в настоящие видения.
Из туманной мглы вырастали перед ним шпили гигантских металлических сооружений причудливых форм, гладкие извилистые дороги вели через леса таинственных светящихся кристаллов и циклопические порталы к пылающему ядру неизвестной планеты, хранившей секреты иных цивилизаций. Трансформирующиеся рельефы; эбонитовые громады, испещренные непонятными символами; переплетенные в некой хаотичной гармонии уровни и трассы, предназначенные явно не для людских ног; захватывающие неземные пропорции приводили доктора в ужас и восторг одновременно. Освещенный множеством янтарно-желтых огней, синевато-холодный покров загадочной планеты притягивал своей непривычной красотой, и в то же время отталкивал нечеловеческой природой. Доктор ощущал здесь дыхание древних времен и ауру чуждого, непонятного ему существования. Однако он не видел ни одного признака жизни, словно какой-то чудовищный катаклизм стер с лица этого металлического гиганта его жителей, ибо фантастичные циклопические города безмолвно стояли, окутанные тишиной космоса, будто покинутые навечно.
И в конце пути виделось ему невероятное: словно очутившись в точке сотворения мира, он видел, как раскололись из Единого Свет и Тьма, Порядок и Хаос, как заполнили они собой видимые и невидимые миры и как разразилась невероятная битва, заставившая содрогнуться всю Вселенную. Он видел приближение воплощенного Хаоса, Темного Бога – Пожирателя миров, поглощающего межзвездное пространство и путешествующего сквозь время.
Кравлафт каждый раз просыпался от собственного крика. Видения были слишком яркими и отчетливыми, чтобы сойти за сны, даже за кошмары. Неужели он сам стал жертвой необъяснимой эпидемии?
Пообщавшись с пациентами, он выяснил, что их сны, скорее даже галлюцинации с каждым днем становятся все более пугающими и тревожащими. Даже Спаркплаг будто очнулся от спячки и проявлял большое беспокойство. Но больше всех волновал Кравлафта его недавний пациент Виктор Акревиль, бредивший диковинной формы монстрами с огненно-пылающими глазами, которые хотели забрать его на свою планету. Возможно, прежде Кравлафт и не обратил бы внимание на этот галлюциногенный бред, но сейчас слова безумца о гигантских существах звучали невероятно осмысленно. Однако особенно напугало доктора то, что Аркевиль называл длинные, странные, витиеватые имена звездных пришельцев, звучащие для человеческого уха дико и бессмысленно; а также заявил, что это из-за них чудовищное существо, Темный Бог, имя которого он даже боялся произнести, устремилось к Земле, чтобы пожрать их и остатки их древней цивилизации, как пожрало оно все миры на своем пути. После этого пророчества Аркевиль зашелся в безумном хохоте и на прочие вопросы отвечать решительно отказался.
В ту зимнюю ночь, когда ветви, потерявшие последние листья, стучали в окна дома доктора Кравлафта особенно тревожно, ему приснился самый отвратительный сон, после чего доктор на долгое время прекратил практику и отказывался выходить из дома, словно готовясь к чему-то неминуемому и катастрофическому.
Ему грезилось, как двигается по космическим волнам трансцендентальный кошмар, превращая звезды и планеты в прах; как оглашает он своим богохульным воплем пространство и время; как сверкают из тьмы его апокалипсической сущности яркие изумрудные глаза, подобных которым нет и у самых страшных богов иных миров.
Кравлафт испуганно закричал, не в силах выносить больше сверхъестественное давление чужого чудовищного разума и…обнаружил себя стоящим в ночном одеянии у своего стола, на котором были разбросаны бумаги, словно в спешке испещренные надписями на разнообразных языках. Почерк был несомненно самого Кравлафта, но он не знал большинства из этих языков, некоторые из которых, судя по странным графемам, вообще могли не принадлежать к тем, на которых общаются человеческие существа. Тем не менее, он понял, что сам в гипнотическом беспамятстве исписал десятки листов одним и тем же словом. Дрожащими руками он поднес бумагу к глазам, а затем в ужасе отбросил листы, увидев как из привычных букв даже его родного алфавита сложилось чужеродное имя Темного Божества… «Юникрон»…

(тут надлежит смеяццо сатанинским хохотом)